Еще скребут по сердцу "мессера",

еще

вот здесь

безумствуют стрелки,

еще в ушах работает "ура",

русское "ура-рарара-рарара!"-

на двадцать

слогов

строки.

Здесь

ставший клубом

бывший сельский храм,

лежим

под диаграммами труда,

но прелым богом пахнет по углам -

попа бы деревенского сюда!

Крепка анафема, хоть вера не тверда.

Попишку бы лядащего сюда!

Какие фрески светятся в углу!

Здесь рай поет!

Здесь

ад

ревмя

ревет!

На глиняном нетопленом полу

лежит диавол,

раненный в живот.

Под фресками в нетопленом углу

Лежит подбитый унтер на полу.

Напротив,

на приземистом топчане,

кончается молоденький комбат.

На гимнастерке ордена горят.

Он. Нарушает. Молчанье.

Кричит!

(Шепотом - как мертвые кричат. )

Он требует как офицер, как русский,

как человек, чтоб в этот крайний час

зеленый,

рыжий,

ржавый

унтер прусский

не помирал меж нас!

Он гладит, гладит, гладит ордена,

оглаживает,

гладит гимнастерку

и плачет,

плачет,

плачет

горько,

что эта просьба не соблюдена.

А в двух шагах, в нетопленом углу,

лежит подбитый унтер на полу.

И санитар его, покорного,

уносит прочь, в какой-то дальний зал,

чтобы он

своею смертью черной

нашей светлой смерти

не смущал.

И снова ниспадает тишина.

И новобранца

наставляют

воины:

- Так вот оно,

какая

здесь

война!

Тебе, видать,

не нравится

она -

попробуй

перевоевать

по-своему!