(Из стихов кошмарной совести)

Если ночи тюремны и глухи,

Если сны паутинны и тонки,

Так и знай, что уж близко старухи,

Из-под Ревеля близко эстонки.

Вот вошли,- приседают так строго,

Не уйти мне от долгого плена,

Их одежда темна и убога,

И в котомке у каждой полено.

Знаю, завтра от тягостной жути

Буду сам на себя непохожим...

Сколько раз я просил их: "Забудьте..."

И читал их немое: "Не можем".

Как земля, эти лица не скажут,

Что в сердцах похоронено веры...

Не глядят на меня - только вяжут

Свой чулок бесконечный и серый.

Но учтивы - столпились в сторонке...

Да не бойся: присядь на кровати...

Только тут не ошибка ль, эстонки?

Есть куда же меня виноватей.

Но пришли, так давайте калякать,

Не часы ж, не умеем мы тикать.

Может быть, вы хотели б поплакать?

Так тихонько, неслышно... похныкать?

Иль от ветру глаза ваши пухлы,

Точно почки берез на могилах...

Вы молчите, печальные куклы,

Сыновей ваших... я ж не казнил их...

Я, напротив, я очень жалел их,

Прочитав в сердобольных газетах,

Про себя я молился за смелых,

И священник был в ярких глазетах.

Затрясли головами эстонки.

"Ты жалел их... На что ж твоя жалость,

Если пальцы руки твоей тонки,

И ни разу она не сжималась?

Спите крепко, палач с палачихой!

Улыбайтесь друг другу любовней!

Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,

В целом мире тебя нет виновней!

Добродетель... Твою добродетель

Мы ослепли вязавши, а вяжем...

Погоди - вот накопится петель,

Так словечко придумаем, скажем..."

Сон всегда отпускался мне скупо,

И мои паутины так тонки...

Но как это печально... и глупо...

Неотвязные эти чухонки...