Внезапно кончив путь короткий

(винить за это их нельзя),

с земли уходят одногодки:

полузнакомые, друзья.

И я на грустной той дороге,

судьбу предчувствуя свою,

подписываю некрологи,

у гроба красного стою.

И, как ведется, по старинке,

когда за окнами темно,

справляя шумные поминки,

пью вместе с вдовами вино.

Но в окруженье слез и шума,

средь тех, кто жадно хочет жить,

мне не уйти от гордой думы,

ничем ее не заглушить.

Вы не исчезли, словно тени,

и не истаяли, как дым,

все рядовые поколенья,

что называю я своим.

Вы пронеслись объединенно,

оставив длинный светлый след,—

боюсь красот!— как миллионы

мобилизованных комет.

Но восхваления такие

чужды и вовсе не нужны

начальникам цехов России,

политработникам страны.

Не прививалось преклоненье,

всегда претил кадильный дым

тебе, большое поколенье,

к какому мы принадлежим.

В скрижали родины Советов

врубило, как зубилом, ты

свой идеал, свои приметы,

свои духовные черты.

И их не только наши дети,

а люди разных стран земли

уже почти по всей планете,

как в половодье, понесли.